Я просто чувствую по временам, что Господь берет меня за шиворот и заставляет делать, что Он хочет.

Мать Мария.
Для народа нужен только христос
31 марта 1945 года, накануне Пасхи, в фашистском концлагере во Франции погибла монахиня Мария (Скобцова).

О матери Марии заговорили в Париже перед Второй мировой войной. Она была своеобразной монахиней – умела столярничать, малярничать, шить, писать иконы, мыть полы, стряпать, стучать на машинке. Она ненавидела комфорт, курила, нарушала пост, любила громко поспорить в кафе о политике. Ходила она в мужских нечищеных сапогах, помятой одежде с чужого плеча и в заляпанном пенсне… Мать Мария, урожденная Пиленко, поэт Серебряного века.
Елизавета Пиленко родилась в Риге в 1891 году в семье юриста Юрия Дмитриевича Пиленко. Мама Лизы – Софья Борисовна – урожденная Делоне, имела родство по материнской линии с Дмитриевыми-Мамоновыми (русский графский и дворянский род из числа смоленских Рюриковичей). Летом 1895 г. семья переезжает в Анапу, в родовое имение. В 1905 г. семья обосновалась в Ялте – отец Лизы стал директором Никитского ботанического сада. Неожиданная и преждевременная смерть отца на следующий год явилась первым жестоким ударом в ее жизни. Овдовев, мать уехала с дочерью в Петербург.

Окончив гимназию, Лиза поступила на Бестужевские курсы. Девушка, увлеченная идеями «справедливого переустройства мира», начала интересоваться искусством, была вовлечена в революционное движение, часто посещала литературные кружки, собиравшиеся вокруг поэтов Александра Блока и Вячеслава Иванова, начала и сама писать стихи. Знакомство с Александром Блоком предопределило на долгие годы ее самые сильные чувства. Это ей, как утверждают многие исследователи, он написал знаменитые строчки: «Ты стоишь передо мной такая юная…». Отношения с А. Блоком были сложными. «Если еще не поздно, то бегите от нас, умирающих…». В этих невольно вырвавшихся словах Блока – разгадка и их последующих отношений, да и всей жизни поэта. О кончине поэта Елизавета Юрьевна узнала в эмиграции…
В 1910 г. Елизавета Пиленко вышла замуж. Вместе с мужем Дмитрием Кузьминым-Караваевым, юристом, социал-демократом и эстетом, она вошла в поэтический, литературно художественный и философско-религиозный мир Петербурга. Весной 1912 года вышел в свет первый поэтический сборник Елизаветы Кузьминой-Караваевой «Скифские черепки». Критика была благосклонна. Блок поздравил. По словам некоторых литературоведов, юная поэтесса приобрела известность, вошла в историю Серебряного века. Кстати, Алексей Толстой списал с нее Елизавету Киевну в «Хождениях по мукам»…

Совместная жизнь молодых не ладилась, столичный водоворот жизни стал тяготить. Январь и февраль 1913 года – самый загадочный период в судьбе Елизаветы Кузьминой-Караваевой. Биографы всегда как-то обходят стороной этот деликатный момент – брак с Дмитрием был бездетным, молодая женщина узнает, что вскоре станет матерью, но ее законный муж не будет иметь к ребенку никакого отношения…. Лиза окончательно оставила мужа и весной 1913 года уехала из Петербурга в Анапу, в родительский дом. Здесь она стала жить, занимаясь воспитанием дочери – Гаяны, родившейся 18 октября 1913 г.
Вскоре после развода Кузьмин-Караваев перешел в католичество, а впоследствии, уже в эмиграции, вступил в орден иезуитов и принял священство. Дмитрий Владимирович закончил свои дни в Ватикане, где был главным хранителем библиотеки.

Февральскую революцию встретила с воодушевлением, вступила в партию социал-революционеров, идеалистические взгляды которых, пытавшихся соединить западную демократию с русским народничеством, в тот момент были ближе всего ее настроениям.
В Анапе в период революционных потрясений 1917-18 гг. и с началом Гражданской войны она вступает на путь общественного служения. В феврале 1918 г., в период двоевластия, Елизавета Юрьевна примет на себя обязанности городского головы, а с установлением новой, советской власти, большевики введут ее в состав первых Советов. Когда же город захватили белогвардейцы, Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева предстала перед военно-окружным судом по обвинению в содействии большевикам. За сотрудничество с новой властью ей грозила смертная казнь. Председателем суда оказался Данила Ермолаевич Скобцов, член правительства Кубанской краевой Рады. Неординарная женщина заинтересовала и взволновала его. 18 ноября 1919 г. в Войсковом соборе св. Александра Невского в Екатеринодаре пара венчалась.
Замужество в конце 1919 г. и расставание с родиной последует одно за другим. Красные активно занимали южные территории России, белое движение приходило к концу, делались еще некоторые попытки удержать Юг. В 1920 г. начинается путь в эмиграцию. Д. Е. Скобцов, продолжавший активную политическую деятельность как член кубанского правительства, настоял на эвакуации семьи. Елизавета, ожидающая ребенка, ее мать и дочь Гаяна отплыли из Новороссийска по направлению к Грузии. В Тифлисе родился сын Юра. А потом был Константинополь, Сербия, где в 1922 году родилась дочь Анастасия. Дети были крещены в один день.
Следуя за волной русских беженцев, в 1923 году они перебрались в Париж, ставший столицей русской эмиграции. Здесь Елизавета Юрьевна продолжает писать, принимает участие в собраниях журнала «Круг» и поэтической жизни Парижа. Выходят ее книги: «Достоевский и современность», «Миросозерцание Владимира Соловьева» и др., а также сборник стихов. Без сомнения, она обладала разными талантами, и навыки живописи, приобретенные в России, нашли свое применение в эмиграции: рисовала, писала иконы, вышивала. Она не могла сидеть без дела – многие, знавшие мать Марию в те далекие годы, свидетельствовали о том, что даже на заседаниях ее руки были заняты рукоделием – она прекрасно владела искусством древнего лицевого шитья. Денег не было – горькая участь изгнанников – и Елизавета Скобцова мыла полы, подрабатывала шитьем и изготовлением кукол. Потом муж устроился шофером такси. Стало полегче…
Через три года они потеряли маленькую Настю, умершую от менингита. Смерть дочки отдалила супругов, они расстались, хотя и оставались друзьями.
С 1927 года Елизавета Скобцова стала активным деятелем Русского студенческого христианского движения (РСХД). Началась ее миссионерская деятельность. В качестве разъездного секретаря путешествовала по Франции, посещая русские эмигрантские общины, выступала с лекциями, докладами, публиковала заметки о тяжелой жизни эмигрантов. Писала в своих отчетах, что чаще всего эти лекции превращались в духовные беседы.

Мать Мария после пострига проехала по монастырям, побывала в Пюхтицком женском монастыре, ездила на Валаам, но не чувствовала свое призвание в затворнической жизни. Вся ее натура и готовность служения были направлены в народ, в люди и в мирское монашество. Н.А. Бердяев полагал, что уставное монашество не соответствует ее «свободолюбивой бунтарской природе». Окончательный выбор и решение созрело на исповедях у отца Сергия: стать монахиней, оставшись «в миру». Некоторые упрекали мать Марию, называя ее монашество сомнительным. Таким она отвечала: «На Страшном суде меня спросят не о молитвах и поклонах, а о том, накормила ли я голодных…»

В 1932 году мать Мария посетила женские монастыри в Латвии и Эстонии. Уже тогда она поставила перед собой цель создать настоящий «приют». По ее замыслу это должен был быть дом, где люди могли бы не только поесть, но и получить гражданские права и потом найти работу.
В 1935 году основала объединение «Православное дело», которое оказывало всестороннюю помощь обездоленным и безработным соотечественникам на чужбине. На деньги, собранные по Парижу, сняла большой дом на улице Лурмель, 77, который стал родным для сотен и тысяч голодающих и одиноких. Кормила их, одевала, лечила, устраивала на работу. Сама ходила на Центральный рынок и тащила на плечах огромный мешок с провизией в пансион. Ее вид вызывал у французов крайнее удивление.
Дети – Гаяна и Юрий – помогали ей в столовой и в церкви, которая была переделана из старого гаража. Церковь была украшена иконами, написанными и вышитыми самой матерью Марией.
В 1937 году во Франции были проведены реформы, в результате которых эмигранты получили те же права в здравоохранении, что и французы, а также официальное разрешение на работу. С целью оказания действенной помощи туберкулезникам мать Мария приобрела небольшую усадьбу в восточном пригороде Парижа Нуази-ле-Гран, где был открыт санаторий. Основной смысл жизни мать Мария видела в самозабвенной благотворительной работе. Она все чаще повторяла, что в эмиграции по-настоящему жива только церковь и только на церковной ниве можно что-то сделать. В этом, считала она, есть историческое призвание русской диаспоры.
Еще в 1941 году она писала о Гитлере в своей статье «Размышления о судьбах Европы и Азии»: «Во главе избранной расы господ стоит безумец, параноик, место которому в палате сумасшедшего дома, который нуждается в смирительной рубашке… чтобы его звериный вой не потрясал вселенной».
Бог сделал меня орудием, чтобы с моей помощью расцветали другие души.
Мать Мария (Скобцова).
Архангелы и ангелы, господства, И серафимов пламеносный лик… Что я могу?.. прими мое юродство, Земли моей во мне звучащий крик.

Анапа. 1915 г. Слева направо: С.Б. Пиленко, Е.Ю. Кузьмина-Караева, Гаиана на руках няни, Д.Ю. Пиленко
Мать Мария
В 1935 году в Париж приехал писатель Алексей Толстой в составе делегации, миссия которой – пропаганда рождения нового гуманизма в Советском Союзе. Слава Толстого как русского писателя была гарантом правдивости слов, которыми он агитировал вернуться в Россию культурных деятелей эмиграции. Старый друг семьи Скобцовых, Алексей Толстой уговорил Гаяну вернуться на родину. Очарованная перспективой стать молодым строителем коммунизма, патриотически настроенная Гаяна уехала в СССР. Через два года девушка умерла при загадочных обстоятельствах…
Когда Елизавета Юрьевна узнала о нападении немцев на СССР, то молвила: «Я не боюсь за Россию. Я знаю, что она победит… России предстоит великое будущее. Но какой океан крови…»
В годы начавшейся Второй мировой войны мать Мария без колебаний включается в антифашистское движение Сопротивления во Франции. Она продолжала сбор пожертвований, установив связь с участниками Сопротивления, снабжала документами людей, преследуемых гитлеровцами, переправляла их к партизанам. Рыскала по городу, доставая продукты, деньги, вещи, собирала посылки для уже сидящих в лагерях. Жертвенная, честная, открытая, прямая и безгранично добрая...
В покоренном фашистами Париже дом на Лурмель стал штабом Сопротивления. Там скрывали тех, кому угрожала опасность, для них доставали поддельные документы, их переводили в «свободную зону». Друзья «Православного дела» составляли списки заключенных и организовывали пересылку писем и посылок. В доме матушки скрывались коммунисты, русские, евреи, бежавшие из плена солдаты.

После разорения немцами русской общественной Тургеневской библиотеки, архив И. А. Бунина был перевезен в общежитие монахини Марии. Архив удалось сберечь, и Бунину вернули его в 1945 году.


Деятельность «Православного Дела» не могла не привлечь внимания фашистов. В феврале 1943 г. мать Марию вместе с сыном арестовало гестапо. Юрия отправили в Бухенвальд, где он погиб через несколько месяцев. Ее – в женский лагерь смерти Равенсбрюк.
«Если немцы возьмут Париж, я останусь со своими старухами, – говорила она перед войной. – Куда мне их девать?» Некоторые друзья уговаривали ее покинуть Париж. «А зачем я уеду? Что мне здесь угрожает? Ну, в крайнем случае, немцы посадят меня в концентрационный лагерь. Так ведь и в лагере люди живут».
О поведении матери Марии в заключении сохранилось множество свидетельств, среди которых наиболее яркое принадлежит племяннице Шарля де Голля, Женевьеве де Голль-Антоньоз: «На своем тюфяке она устраивала настоящие кружки, где рассказывала о русской революции, о коммунизме, о своем политическом и социальном опыте и иногда, более глубоко – о своем религиозном опыте».

О последних днях матери Марии достоверно не известно. По одной из версий, 31 марта 1945 года, когда освобождение было уже близко, мать Мария пошла в газовую камеру вместо отобранной для «утилизации» девушки. Она обменялась с ней курткой: «Я уже стара, а у тебя вся жизнь...» Русская монахиня покинула этот многострадальный мир так же, как и жила, – следуя евангельским заветам.

Вместо послесловия.
В первые послевоенные месяцы Д. Е. Скобцов пытался найти свою жену, надеясь на то, что она все-таки выжила… На средства Даниила Ермолаевича в детском доме в Монжероне была оборудована палата, названная именем его покойной жены. От общественной деятельности он отошел – сказывались возраст,
болезни – и осенью 1946 года вместе со своей старенькой тещей, Софьей Борисов - ной Пиленко (ей было уже за 80), уехал в Фелярд – ферму под Парижем.
Скончался Д. Е. Скобцов в 1969 году в Нуази-ле-Гран под Парижем в пансиона - те для русских, основанном матерью Марией. Похоронен на знаменитом русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем, в одной могиле с дочерью.
В 1985 г. мать Мария, в числе других бесстрашных героев французского Сопротивления, была посмертно награждена орденом Отечественной войны.
1 мая 2004 года Константинопольская Православная Церковь русскую монахи - ню Марию (Скобцову) причислила к ли - ку святых.
Одной из главных тем жизни и творче - ства матери Марии – вера в Бога, в самопожертвование во имя Бога и людей.

Нет, Господь, я дорогу не мерю,
– Что положено, то и пройду.
Вот услышу опять про потерю,
Вот увижу борьбу и вражду.
Я с открытыми миру глазами,
Я с открытою ветру душой;
Знаю, слышу – Ты здесь, между нами,
Мерой меришь весь путь наш большой.
Что-же? Меряй. Мой подвиг убогий
И такой неискупленный грех,
Может исчислением строгий,
– И найдешь непростительней всех.
И смотреть я не буду на чашу,
Где грехи мои в бездну летят,
И ничем пред Тобой не украшу
Мой разорванный, нищий наряд.
Но скажу я, какою тоскою
Ты всю землю свою напоил,
Как закрыты дороги к покою,
Сколько в прошлом путей и могил.
Как в закатную серую пору
Раздается нездешний набат
И видны истомленному взору
Вихри крыльев и отблески лат.
И тогда, нагибаясь средь праха,
Прячась в пыльном, земном бурьяне,
Я не знаю сомненья и страха,
Неповинна в свершенной вине.
Что-ж? Суди! Я тоскою закатной
Этим плеском немеркнувших крыл
Оправдаюсь в пути безвозвратном,
В том, что день мой не подвигом был.