Владимир Иванович Даль во время русско-турецкой войны 1828–1829 гг. был ординатором при подвижном госпитале. Вместе с русской армией совершил переход через Балканы, оперировал в палаточных госпиталях и прямо на полях сражений. Был награжден орденом Святой Анны третьей степени.
«Помню и вечно помнить буду, доколе искра жизни таится в мозгу моем, то впечатление, которое сделало на меня первое предсмертное молебствование и первая битва…» – война оставила глубокий след в его памяти.

Отрывки из книги «Солдатские досуги», 1843 год

Владимир Даль

***

Во время приступа к Варшаве вахмистр 2-го эскадрона лейб-гвардии драгунского полка, Егоров, рубился с неприятелем долго, но был изрублен саблями, ослабел и свалился с лошади; а когда уже Егоров лежал на земле, то был сильно ранен осколком гранаты в руку, а черепок прошел еще по груди и изорвал мундир.
Довольно времени спустя, командир полка навестил раненых своих в варшавском госпитале и, увидав Егорова с подвязанной рукой, спросил: «Каково тебе, молодец, лучше ли?» Вахмистр отвечал: «Все слава Богу, ваше превосходительство; скоро явимся в полк служить царю по-прежнему; да только осмелюсь доложить, что когда я лежал на земле и подле меня лопнула граната, которая размозжила мне руку, так от нее же черепок сорвал с меня кавалерию, я и остался теперь без креста и без медалей».

Раным-ранешенько, в день праздничный, в день Спаса, уготовано было спасение праведным воинам. Собирались наши солдатушки пир пировать разгульный, погулять вольною волей, разгульем молодецким: собирались бить неприятеля, сходились штык со штыком и грудь с грудью.
Раным-ранешенько в день праздничный, в день Спасов, не петух спросонья зорю прокричал, а трубы с барабанами во чистом поле зорю огласили утреннюю, да пташки летние взвивались над станом русским, отряхали росу студеную с крылышек, да заливались песнями.
Ликовал над покорной головой моей жавороночек, пташка летняя, славословили Творца вселенной, накликал на душу радость мне; и взыграло ретивое во мне, очи вскинул я к певцу залетному, глянул вокруг себя на утро радостное, на почивающих собратов моих, и прочел такую молитву я:
«Господи, если хочешь, то да мимо идет меня чаша эта; но да будет воля твоя, а не моя. Молод я и чашу смерти испить не хочется; но да будет воля твоя, а не моя. А коли Спасов день присудил мне от сует мирских спасения, то прими благостыней своей душу мою, подай силу и крепость мне и мужество, и победу пошли государю моему – во веки веком, аминь». И пробудилась в Спасов день, раным-рано, молва, говор шумный по стану русскому: скоро читает молитву свою солдат русский, скоро снаряжается и одевается, а на битву с неприятелем готов во всякое время, во всякий час: в суме патрон, на ружье погон, да коли примкнуть штык, – и Господь по нас! И построились полки, под ружье стали. <…>
Нарядили со всех полков по малому числу, сошлись к ставке полководца славного по наряду из всех полков – тут гренадеры были двенадцативершковые, карабинеры, мушкатеры плечистые, егеря приземистые, да сносливые, стрелки бойкие; тут гусары и уланы были пешие, кирасиры и драгуны – канониры, бомбардиры меткие. <…>
Отряд перед ставкой полководца выстроился; вышел он головам голо-
ва, большим наибольший, царя государя правая рука, и прошел по фронту
праздничному. <…>
«Ребята!» – молвил ясным голосом воевода государев. – Мы обошли с трех сторон неприятеля. Долго он нам не давался, измучил было нас совсем переходами; ныне обошли мы его; надо грянуть, да разбить в пух». «Рады стараться!» – гаркнули ребята наши единым голосом.
«С Богом», – молвил еще главнокомандующий, – с Богом! Я созвал вас, чтобы вместе помолиться тепло и усердно; куда как хороша и чиста молитва солдатская перед битвою! Помолимся, ребята, да и доставай патроны!» <…>
«Дерзайте, воины, – принял слово иерей, – дерзайте: с нами крестная сила и благодать ее. Благословляю вас именем Господним на бой смертный, да спасены будете ныне, в Спасов день, пред Господом. Карайте строптивых и непокорных – с вами крестная сила; щадите и милуйте покоренных– с вами благодать Божья, стойте сильно, мощно, аки оплот веры, победа государева, надежда всей земли русской. Благословляю вас. Аминь».
Клали крест православный на грудь молодецкую солдатушки и колени преклоняли крепкие, на ясное чистое небо глядючи! Не одна, чай, слеза богатырская дрогнула, запнувшись не перепутье об ус гренадерский. Славно, ребята, и тепло, душеспасительно молиться перед битвою!
И пошли ребята, тронулись полки густыми колоннами, заговорили знамена распущенные с буйными ветрами, отозвалась душа солдатская в барабанах звучных, в трубах зычных; кони рьяные, медный глас послышав, прядут ушами, с ноги переступают на ногу, поводьев попрашивают. Не стерпела душа солдатская, грянули ребята во всех полках песни молодецкие!
Легко и весело стало солдатушкам по молитве; освежила их вода святая, которой иерей окропил ряды бесстрашные; беззаботно, весело шагают наши солдатушки, песни развеселые сливаются с барабанами звучными. Шутки и смех, да веселые поговорочки по густым рядам разгуливают; а ружья на левом плече покачиваются, штыки светлые с ясным солнышком заигрывают. – Вишь! Грозит неприятель, – сказал один солдат товарищу, – съесть хочет!

– Ну, пусть его: разевай рот пошире, я полезу. Глотай, коли не подавишься!
– Гляди, ребята, – молвил другой, – гляди-ка, новобранец наш, Евсей Горохов, зачастил ногами: ему любо, что не в ногу идут! В артели своей он первый; не знаю, каков тут будет; а там он – видно, мать дома плохо кормила, по монастырской ковриге за щеку мечет, по чаше кваса в раз охлестывает!
«Молчи, дядя, – отвечал новобранец Евсей Горохов, – еда впрок пошла, не пропал на мне хлеб государев: отъелся я, откормился, а ныне в работу пошел; гляди, не подгажу! Стрелять не больно горазд я, а коли пойдет дело в настоящую, как ты же намедни сказывал, как прижмем передних к задним, да ударим в рукопашную, так и я не отстану, погляди!»
Оглянуться не успели ребята наши, между делом и бездельем час и полтора прошло, сошлись лицом к лицу с неприятелем. Заиграли сперва звучно на медных рогах, что пышут полымем, перекликались взад и вперед речами нахальными, картечью да ядрами; вырывало ядро докучливое тут и там из густой колонны человека по три и по пятку; а тут сошлись поближе, для переговору мелкотравчатого, ружейного.
«Застрельщики, вперед!» И высыпали ребята попарно, патроны, про запас, за галстук натыкавши; много выскочило охотников, кому тесно было в густой колонне, да у кого на простор душа просилась. Словно искры от кремня, по всей линии огонь посыпался, рога звучные сигналы подавали знакомые, собирались, разбегались застрельщики, да бегом, бегом вперед пошли!
«Ура, ребята, ура! – голос подали тут и там командиры полковые, батальонные. – Ура! Вперед, ударь в штыки да напролом выходи, топчи под ноги супротивника».

Пошли солдатушки, словно часы заведенные, пошли вперед, вперед, стоптали, смяли неприятеля; без счету его на месте положили, много в полон полонили, а которые на побег пошли, за теми погналась конница, понеслись донцы с долгими копьями, да гусары с саблями острыми.
Смерклось уже, когда бой затих. Весело солдатушки в кружки за огни садились победные: котелки кипели с кашицей. Ребята грелись, отдыхали, да рассказывали один другому, как кого Господь сохранил от беды неминучей, да помиловал; кого задела пуля неприятельская, кого на месте уложила. Командиры ходили тут же, да спасибо говорили своим солдатушкам. «Рады стараться! – отвечали молодцы наши, – рады стараться за Царя, за веру, да за землю русскую!» И Евсей Горохов работал, сказывают, не хуже других, не пропал на нем паек государев; окрестил он штык свой в крови вражеской и повил душу свою молодецкую славой и честью солдатской. Наутро было молебствие великое: вкруг алтаря походного, перед ставкой полководца, стояли знамена и бунчуги отбитые; главнокомандующий благодарил солдат именем Царя; священник благословлял их именем Спасителя; и раненые, кто мог подойти да приползти, стояли да сидели тут же; и к ним фельдмаршал подошел, благодарил и подавал им руку, целовал их в лоб, и все славословили одним голосом и благость Создателя, даровавшего силу, крепость и победу Царю русскому во веки веков, аминь.