Жили они не тужили, как вдруг повадился летать на Русь страшный змей о трех головах. Налетит чудище, чешуей железной, словно гром, гремит, крыльями черными все небо закрывает, света белого не видно. Из всех пастей пламя палит, из ноздрей дым валит: дома да терема, да церкви Божии, словно сухие веточки, сгорают от его дыхания. Глянет змей на дерево – иссохнет дерево, глянет на человека – упадет человек замертво. Много смельчаков пыталось со змеем сразиться – ни один не одолел.
Но пропал архангел Михаил, будто его и не было.
Вырос мальчик, научился писать иконы, но так и не стал ни силачом, ни богатырем – тоненький, стройный, бородка светлая, даже взгляд серых глаз не грозный, а добрый. Когда церковные книги расписывал и на заглавных буквах зверюшек рисовал, то зверюшки эти, в жизни враждебные друг другу, выходили у него дружелюбными да смирными. Кровожадный лев казался безобидным, как котенок, орел – нежным, как голубь, а цапля ласково и совсем без страха смотрела на змею, скорее похожую на любопытного и доверчивого червячка. Иконы он писал такие чудесные, что постоит перед иконой человек, помолится, и станет ему спокойно и радостно на душе.
А змей лютовал по-прежнему. И дал Андрей клятву Господу, что не промолвит ни слова, пока не освободит от змея русскую землю.
– А если, Господи, нарушу я клятву, то пусть погибну в пасти змеевой.
Вот однажды змей, чудище поганое, летел по небу и разглядел в лесу монастырь. Приземлился, просунул в келью голову и увидал рисунки Андрея. Заревел он зычным голосом:
– Ты зачем, монах, змею червяком рисуешь, нашу змеиную породу позоришь? Я тебя на кусочки разорву, огнем испепелю, пепел по ветру развею!
Дунул змей на Андрея пламенем, да только опалил слегка: не боится Андрей, и сила змеиная его не берет… Достает он доску для иконы и, про себя творя молитву, молча принимается за работу. Знает: главное – не испугаться и клятвы не нарушить. Вспоминает Андрей чудесные слова архангела Михаила, его образ пишет, каким он ему в детстве явился: в сиянии света нездешнего, в алой одежде, а крылья сверкают золотом.
Увидал змей образ небесного воина, зашипел, затрясся, закричал:
– Полно, полно, монах, не рисуй больше, не губи!
А икона уже и готова. Взглянул с иконы на змея архангел Михаил, и взгляд его, светлый и добрый, для злых сил нестерпимый, как мечом, голову змею отсек, светом нездешним шкуру ему опалил. Взревел змей, взвился в небо и унесся прочь. А Андрей про себя возблагодарил Бога и архангела Михаила. Теперь-то уж понял он его слова, когда-то им сказанные.
Не слышны стали на Руси песни веселые и звонкий смех. Перестали играть свадьбы шумные, перестали рождаться детки малые. Стонет мать сыра земля, а змей по ней похаживает, поля потаптывает. Да еще себя, чудище поганое, по имени-отчеству величать велит – не змеем, а Змеем Горынычем.
А в это время в одном лесном монастыре недалеко от Москвыгорода жил молодой инок (так в древности на Руси называли монахов) Андрей по прозвищу Рублев. У всех людей жены да ребятишки, дома просторные, а у иноков – маленькая комнатка-келья и, кроме одежды, что на них надета, ничего. Вставали они с первыми петухами, дружно молились за русскую землю, просили у Бога, чтобы появился на Руси богатырь, который одолеет Змея Горыныча.
А после молитвы кто книги монастырские садился переписывать, кто отправлялся в поле работать, кто за скотиной ухаживать, кто еду готовить – в монастыре работы много. Самыми почитаемыми среди иноков были те, что иконы писать умели. А еще расписывали они церкви, украшали монастырские книги.
Еще мальчиком (по-старинному – отроком) пришел Андрей в монастырь. Скромный да смышленый, в работе спорый, с людьми уважительный, полюбился он иконописцам. А сам Андрей был росту небольшого, да к чему иконописцу быть богатырем? Но, отложив после работы кисти да краски, шел мальчик в свою скромную келейку и подолгу молил Бога:
– Господи! Сделай меня таким же сильным и могучим, как богатырь Добрыня Никитич! Хочу я одолеть змея, чтобы не летал он по русской земле, не губил людей!
И вот однажды привиделся ему архангел Михаил, самый главный из ангелов, и говорит:
– Добрый отрок, учись прилежно иконы писать и одолеешь змея!
– Да как же я его одолею? – удивился мальчик. – Я ведь не богатырь..
Вознесение Господне. 1408
Троица Ветхозаветная. 1425–1427
Прошло еще двадцать лет. Стал инок Андрей стар и убелен сединами. За доброту и за чудесный талант любили и почитали люди старца Андрея Рублева. Много церквей расписал он на своем веку, много написал икон и в каждую вложил свою душу. Но по-прежнему молчал мудрый старец – помнил он, что еще жив злобный змей, коварный Змей Горыныч. Готовился инок к своему последнему сражению. Ведь главная его икона, та, что поразит, наконец, змея, должна быть самой радостной, самой доброй, самой светлой. Подготовил он большую липовую доску, натянул на нее холст, покрыл его смесью клея и мела, подсушил. Потом сухим хвощем до зеркального блеска отполировал поверхность. Задумал Андрей написать самого Бога в образе Святой Троицы. Славно выходила икона: три ангела, три добрых вестника, склонившись друг к другу, сидят рядом. Сняли золотом венцы над их головами, горело золото на крыльях. Наливалась и расцветала красками икона, наполнялась светом, чудесным и добрым, для злых сердец невыносимым.
Как вдруг, откуда ни возьмись, из дремучих лесов, из топких болот, из логова змеиного, налетел на Андрея змей. Тьмой неведомой отливали его новые крылья, пламя вырывалось из трех пастей. Видел змей перед собой немощного старца, которого разве что ребенок не одолеет.
– Ну, старик, теперь-то я тебя одной лапой раздавлю – только песок посыплется! – захохотало чудище.
Собрал змей всю свою лютую злобу и кинулся на иконописца. Свирепо зашумели черные крылья... Но легко и горячо зашелестели в ответ крылья золотые – это ожили вдруг три светлых ангела на иконе Андрея. И свет этих золотых крыльев оказался для чудовища непереносимым. Зашипел змей, заплевал пламенем, но испепелили его очи ангелов небесных, и рассыпался он в прах, будто его и не было. А Святая Троица, как и прежде, сияла на иконе. – Слава тебе, Господи! – сказал Андрей.
И это были первые слова, что произнес он с тех пор, как дал клятву молчания. Победило святое Андреево ремесло змея окаянного.
Никому не сказал инок Андрей Рублев о своей победе. Но имя его осталось в памяти людей. Остались и его иконы, которые, как и прежде, дарят людям свет и добро. К ним приходят помолиться, подивиться их волшебной силе и красоте.
Давным-давно это было. На Руси правили князья, но славные времена богатырские тогда уже миновали. Жили мирно русские люди, работали, землю пахали, строили терема высокие да церкви белокаменные, ткали холсты, лепили горшки из глины. Играли веселые свадьбы, в праздники водили хороводы, а о временах богатырских старый малому былины пересказывал.
"Сказка об иконописце и Архангеле Михаиле"
Спас Вседержитель. 1410-1420
Орел. Символ Иоанна Евангелиста. Рисунок из книги
Двадцать лет змей не летал на Русь: раны зализывал да новую голову отращивал. А через двадцать лет опять пожаловал – злее и сильнее прежнего. Снова принялся русских людей губить. Раз, над Москвой пролетая, увидел змей своего давнего обидчика-инока. Андрей, уже известный иконописец, собор в Кремле расписывал, писал икону весеннего праздника – Благовещения. Радостно было Андрею. По золоту иконы другой архангел, Гавриил, в развевающихся одеждах протянул руку к Деве Марии. Сообщил он ей, что скоро родит она Сына божьего Иисуса Христа, который спасет людей. Задумчиво опустила голову Мария. Красная, вишнево-коричневая, изумрудная, нежно-зеленая, золотистая – светились краски на недописанной иконе.
Увидел змей Андрея и задумал извести его хитростью.
– Эх, молодец! – прошипела старшая голова змея. – Рисуешь все! Ни жены у тебя, ни детей... Никто тебя отцом не назовет, не заберется на колени, с бородой твоей играя... Уйди ты из монастыря, забудь свою клятву, а я тебе в жены принцессу заморскую добуду!
Молчит Андрей, не отвечает змею.
Тогда средняя голова прогнусавила:
– Великий ты мастер, Андрей, а живешь, как нищий, нет у тебя ни дома своего, ни дружины, ни коня! Брось писать иконы, а я, Змей Горыныч, сделаю тебя сказочно богатым!
Молчит Андрей.
– Эх, иконописец! – проскрипела младшая голова. – Наградил тебя Бог талантом, а никогда не быть тебе знаменитым. Даже имя, при рождении тебе данное, люди забудут, а иконы твои за ненадобностью выбросят. Лучше уж пиши портреты с меня, со Змея Горыныча!
А Андрей опять ни слова в ответ. Будто нет тут никакого змея. Злится змей, беснуется. Хочет он, чтобы рассердился Андрей, закричал, нарушил свое молчание.
Молчит Андрей.
– Экий ты, монах, упрямый! – завопили сразу все головы змеиные. – Скажи хоть словечко!
Но дописал тут Андрей икону, и словно ожило изображение. Взглянула на змея Дева Мария, и от ее чудесного и ласкового взгляда вспыхнули крылья змеиные, покатились прочь две его головы. Взвыл змей, рухнул наземь и ужом пополз в леса дремучие, в свое змеиное логово – раны зализывать, новые головы да крылья отращивать.