Любая кухня – это достойное собрание не только кулинарных рецептов, но и история, традиции и обычаи, по которым можно судить о временах, нравах и жизни с тем же успехом, что и по великим произведениям искусства и литературы.

Николай Васильевич Гоголь, великий русский писатель, классик мировой литературы, один из самых «гастрономических» писателей, мастерски использовал описание блюд для передачи характеристики героев, глубинного смысла, расстановки акцентов. Ярко и красочно, можно сказать, с уважением, вырисованы у писателя сцены застолий. А некоторые разобраны на цитаты. Как не вспомнить смачные вареники, которые, нырнув сначала в сметану, сами прыгали Пацюку в рот («Вечера на хуторе близ Диканьки»). Или суп «в кастрюльке прямо из Парижа» в мечтах Хлестакова («Ревизор»).

Николай Васильевич, тоскуя в холодном, сыром Петербурге о мирном быте провинциальной жизни, частенько с друзьями устраивал обеды, где лично готовил любимые блюда, украинские и … итальянские. Он несколько лет прожил в Италии, полюбил местную кухню, а вернувшись в Россию, всех пытался пристрастить к макаронам. Готовил их сам, никому не доверяя. Кстати, «Шинель», «Тарас Бульба», «Мертвые души» были написаны в Италии.
Хлебосольством всегда славилась Русь, а традиция устраивать пир горой заложена в нашей генетической памяти. Вот и гоголевские персонажи зачастую прокладывают путь к душе и сердцу читателя именно через желудок. В предисловии повести «Вечера на хуторе близ Диканьки» читаем: «Зато уже как пожалуете в гости, то дынь подадим таких, каких вы отроду, может быть, не ели; а меду, и забожусь, лучшего не сыщете на хуторах. Представьте себе, что как внесешь сот – дух пойдет по всей комнате, вообразить нельзя какой: чист, как слеза или хрусталь дорогой, что бывает в серьгах. А какими пирогами накормит моя старуха! Что за пироги, если б вы только знали: сахар, совершенный сахар! А масло так вот и течет по губам, когда начнешь есть… Пили ли вы когда-либо, господа, грушевый квас с терновыми ягодами или варенуху с изюмом и сливами? Или не случалось ли вам подчас есть путрю с молоком? Боже ты мой, каких на свете нет кушаньев!»

Даже черт из повести «Ночь перед Рождеством» сравнивается с «кухмистером», который «надевши колпак и вставши перед очагом… поджаривал грешников с таким удовольствием, с каким обыкновенно баба жарит на рождество колбасу».

«Между тем запах борща понесся чрез комнату и пощекотал приятно ноздри проголодавшимся гостям. Все повалили в столовую. Вереница дам, говорливых и молчаливых, тощих и толстых, потянулась вперед, и длинный стол зарябел всеми цветами. Не стану описывать кушаньев, какие были за столом! Ничего не упомяну ни о мнишках в сметане, ни об утрибке, которую подавали к борщу, ни об индейке с сливами и изюмом, ни о том кушанье, которое очень походило видом на сапоги, намоченные в квасе, ни о том соусе, который есть лебединая песнь старинного повара, – о том соусе, который подавался обхваченный весь винным пламенем, что очень забавляло и вместе пугало дам. Не стану говорить об этих кушаньях потому, что мне гораздо более нравится есть их, нежели распространяться об них в разговорах…»

Повесть «Тарас Бульба», конечно же, не про еду. Но на первых же страницах произведения мы видим пир, устроенный Бульбой в честь приезда из Киева сыновей: «…Не нужно пампушек, медовиков, маковников и других пундиков, тащи нам всего барана, козу давай, меды сорокалетние! Да горелки побольше, не с выдумками горелки, не с изюмом и всякими вытребеньками, а чистой, пенной горелки, чтобы играла и шипела, как бешеная».
Не только вкус, но и названия некоторых кушаний незнакомы современному читателю. «Пенником», «пенным вином» и в России, и в Малороссии называли первую, самую высокую по содержанию спирта фракцию при вторичной перегонке хлебного спирта. Пенка – самое вкусное! В начале XX в. «пеннику» было официально присвоено название «первач».

Поэма «Мертвые души». Вершина гастрономического творчества Н. В. Гоголя. С первых же страниц поэмы писатель отводит немалое место «образам еды». Например, по прибытии Чичикова в губернский город, ему в трактире подают на обед «щи с слоеным пирожком, нарочно сберегаемым для проезжающих в течение нескольких неделей, мозги с горошком, сосиски с капустой, пулярка жареная, огурец соленый и вечный слоеный сладкий пирожок».

Отрывок из рассказа «Старосветские помещики»: картины патриархального быта, идиллические дни в непрерывном застолье...
«А что, Пульхерия Ивановна, может быть, пора закусить чего-нибудь? – Чего же бы теперь, Афанасий Иванович, закусить? разве коржиков с салом, или пирожков с маком, или, может быть, рыжиков соленых? – Пожалуй, хоть и рыжиков или пирожков, – отвечал Афанасий Иванович, и на столе вдруг являлась скатерть с пирожками и рыжиками.
За час до обеда Афанасий Иванович закушивал снова, выпивал старинную серебряную чарку водки, заедал грибками, разными сушеными рыбками и прочим. Обедать садились в двенадцать часов. Кроме блюд и соусников, на столе стояло множество горшочков с замазанными крышками, чтобы не могло выдохнуться какое-нибудь аппетитное изделие старинной вкусной кухни».

«Прошу покорно закусить, – сказала хозяйка. Чичиков оглянулся и увидел, что на столе стояли уже грибки, пирожки, скородумки, шанишки, пряглы, блины, лепешки со всякими припеками: припекой с лучком, припекой с маком, припекой с творогом, припекой со сняточками, и невесть чего не было. – Пресный пирог с яйцом! – сказала хозяйка.

«Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»

В. Похлебкин

А помните, как Гоголь описывает обед у помещицы Настасьи Петровны Коробочки?

Чичиков подвинулся к пресному пирогу с яйцом, и, съевши тут же с небольшим половину, похвалил его. И в самом деле, пирог сам по себе был вкусен, а после всей возни и проделок со старухой показался еще вкуснее. – А блинков? – сказала хозяйка.
В ответ на это Чичиков свернул три блина вместе и, обмакнувши их в растопленное масло, отправил в рот, а губы и руки вытер салфеткой»...

«Гости добрались наконец гурьбой к дому полицеймейстера. Полицеймейстер, точно, был чудотворец: как только услышал он, в чем дело, в ту ж минуту кликнул квартального, бойкого малого в лакированных ботфортах, и, кажется, всего два слова шепнул ему на ухо да прибавил только: «Понимаешь!» – а уж там, в другой комнате, в продолжение того времени, как гости резалися в вист, появилась на столе белуга, осетры, семга, икра паюсная, икра свежепросольная, селедки, севрюжки, сыры, копченые языки и балыки, – это все было со стороны рыбного ряда. Потом появились прибавления с хозяйской стороны, изделия кухни: пирог с головизною, куда вошли хрящ и щеки девятипудового осетра, другой пирог – с груздями, пряженцы, маслянцы, взваренцы… Заметив, что закуска была готова, полицеймейстер предложил гостям окончить вист после завтрака, и все пошли в ту комнату, откуда несшийся запах давно начинал приятным образом щекотать ноздри гостей»…

«Щи, моя душа, сегодня очень хороши! – сказал Собакевич, хлебнувши щей и отваливши себе огромный кусок няни, известного блюда, которое подается к щам и состоит из бараньего желудка, начиненного гречневой кашей, мозгами и ножками. – Эдакой няни, – продолжал он, обратившись к Чичикову, – вы не будете есть в городе, там вам черт знает, что подадут. Это все выдумали доктора немцы да французы, я бы их перевешал за это! Выдумали диету, лечить голодом! Что у них немецкая жидкостная натура, так они и воображают, что и с русским желудком сладят! У меня не так. У меня свинина – всю свинью давай на стол. Баранина – всего барана тащи, гусь – всего гуся! Лучше я съем двух блюд, да съем в меру, как душа требует.

Ни одно застолье на Руси не обходилось без пирогов. Готовили их и для царских торжеств, и для скромных крестьянских празднеств, для путников в трактирах и для торговли на больших ярмарках. Самым сытным пирогом была знаменитая кулебяка. Легендарное блюдо, рецепт приготовления которого так смачно описал Гоголь. Во второй части «Мертвых душ» Чичиков случайно заезжает в поместье Петра Петровича Петуха.
«Хозяин заказывал повару, под видом раннего завтрака на завтрашний день, решительный обед. И как заказывал! У мертвого родился бы аппетит…

– Да кулебяку сделай на четыре угла, – говорил он с присасыванием и забирая к себе дух. – В один угол положи ты мне щеки осетра да вязиги, в другой гречневой кашицы, да грибочков с лучком, да молок сладких, да мозгов, да еще чего знаешь там этакого, какого-нибудь там того… Да чтобы она с одного боку, понимаешь, подрумянилась бы, с другого пусти ее полегче. Да исподку-то, пропеки ее так, чтобы всю ее прососало, проняло бы так, чтобы она вся, знаешь, этак растого – не то чтобы рассыпалась, а истаяла бы во рту, как снег какой, так чтобы и не услышал».

Собакевич подтвердил это делом: он опрокинул половину бараньего бока к себе на тарелку, съел все, обгрыз, обсосал до последней косточки. …За бараньим боком последовали ватрушки, из которых каждая была гораздо больше тарелки, потом индюк ростом в теленка, набитый всяким добром: яйцами, рисом, печенками и невесть чем… Этим обед и кончился; но когда встали из-за стола, Чичиков почувствовал в себе тяжести на целый пуд больше».

Можно было бы продолжить гоголевские «аппетитные» цитаты, ведь не только фраза «какой же русский не любит быстрой езды» вспоминается нами, стоит услышать имя Гоголя

Яркий эпизод – обед у Собакевича, с его забавным национально-патриотическим уклоном.

Обед у полицмейстера.

Кулебяка на четыре угла.